История болeзни: как шизофрения пришла в психиатрию.
История психиатрии как науки на сегодняшний день насчитывает четыре значимых «революции». Первой стала, конечно же, инициатива Филиппа Пинеля, снявшего цепи с помешанных.
Погружаясь в историю психиатрии, и в частности, в историю изучения самого спорного и загадочного расстройства, обозначаемого сейчас как шизофрения, кажется, будто смотришь в калейдоскоп. Вроде бы простая детская игрушка – трубка с зеркалами и цветными стекляшками внутри с одной стороны и окуляром — с другой. Количество стеклышек постоянно, а вот узор меняется при малейшем движении калейдоскопа…
История психиатрии как науки на сегодняшний день насчитывает четыре значимых «революции». Первой стала, конечно же, инициатива Филиппа Пинеля, снявшего цепи с помешанных. Это послужило отправной точкой для того, чтобы признать душевные болезни именно болезнями и отдать психиатрию «во власть» законов клинических дисциплин (с поиском причин возникновения, механизмов развития и способов помощи – всё как в терапевтических или хирургических науках).
Наравне с этим революционными можно назвать становление «нозологической эры», изобретение нейролептиков и расшифровку генома, однако, это всё уже после. Сейчас давайте проследим, как развивалась психиатрическая мысль с самого момента её зарождения.
Признать душевные расстройства болезнями – поистине великое дело. До Пинеля всех психических нездоровых очень боялись, «прятали» их в лучшем случае в монастырях с более или менее гуманным содержанием, либо в закрытых городских учреждениях рядом с бродягами, мошенниками и проститутками, в антисанитарных условиях с жёсткими мерами смирения. И там, и там больными они не считались, поэтому помощи никакой не получали.
Филипп Пинель, ставший врачом парижского заведения для умалишённых Бисетр в 1792 году, настоял на том, что психические болезни имеют свой смысл, а больные доступны пониманию того врача, кто готов воспринять и расшифровать их рассуждения. Это стало «точкой сингулярности» развития психиатрии с последующими драмами, авантюрами, преступлениями, ошибками, прорывами и достижениями.
Собственно, если бы во времена Великой французской революции Пинель не снял с сумасшедших оков, мы бы не имели не то что психиатрической помощи, но и доблестной наркологической службы, «великой армии» психотерапевтов, элитарных подразделений судебных экспертов, а также работы фармакологических гигантов – всего того, что обеспечивает на сегодняшний день сохранение психического здоровья населения.
Так вот, возвращаясь в далёкое начало XIX века – приравнивание психических расстройств к другим заболеваниям породило волну ранних апологетов европейской психиатрии, которые стали скрупулёзно наблюдать за пациентами, подмечать сходства и различия их психической деятельности и создавать первые систематики заболеваний. В тот период как раз во всех научных областях случился бум первых классификаций. Тогда же стали появляться и первые психиатрические термины. Тут нужно отметить, что на протяжении всей истории психиатрии отношение к медицинским терминам разительно менялось – будучи изначально сугубо медицинскими, многие обозначения, выходя в народ, приобретали негативную коннотацию, вследствие чего заменялись психиатрами на другие.
Жан-Этьен Доминик Эскироль впервые различил врождённую идиотию и деменцию – приобретённое заболевание, развивающееся после периода благополучия с последующим «ослаблением душевной чувствительности, умственных способностей и воли». Он впервые объединил несколько отличительных признаков этого заболевания и описал их как «инкогеренцию (нарушение стройности) мышления, недостаток умственной и морально-волевой спонтанности с утратой способности воспринимать объекты, улавливать их связи, сравнивать их, сохранять о них полное воспоминание». Главные отличия Эскироль узрел и в динамике заболевания, подчёркивая: «состояние человека в деменции может измениться, состояние идиота не меняется никогда».
Хорошо, подумали другие психиатры того времени, пусть так и будет, вернее, так оно и есть – одни помешательства врождённые и неизменные, а другие более загадочные – изменчивы и настигают человека в расцвете сил. Как же это происходит?
Бенедикт Огюстен Морель, издавший несколько трактатов о психической дегенерации (да-да, тогда это тоже был сугубо медицинский термин!) по наблюдениям за семьями помешанных, разграничил несколько типов приобретённой деменции в зависимости от накопления душевных расстройств в роду. Историки психиатрии обнаружили в его трудах первые клинические описания особого типа «ранней деменции» — снижения психики после внезапного острого периода, переходящего либо в нестойкое выздоровление, либо в полный психический распад с оцепенением и бессмысленностью. По Морелю, развитие самых тяжёлых психических расстройств происходит в последних поколениях дегенеративного рода – глубокие дегенераты не дают потомства. Французская школа неврологии и психиатрии тогда с ним согласилась.
Одновременно в Мюнхене и Вене зарождалась и развивалась немецкая клиническая психиатрия. Стоит отметить, что в тот период происходили важные социально-политические события — европейские (франко-прусские) войны и революции. Противостояние государств влекло за собой и изменение настроений в обществе с формированием уничижительного образа врага. Бурно публиковались статьи и памфлеты – немцы дружно писали о неполноценности французской нации, французы от них не отставали, что и привело к исключению слова «дегенераты» из медицинской терминологии.
Тогда же впервые клинические изыскания психиатров становятся предметом спекуляций в политике. Это произошло после одной из самых трагических и загадочных историй с участием психиатра.
Баварский король Людвиг II, правивший во времена Бисмарка и участвовавший в войнах, в расцвете сил уединился в замке Нойншванштайн (ставшим прообразом Диснеевского дворца) и прослыл эксцентриком, живущим в мире грез. До этого весьма активный правитель вдруг стал замкнутым, начал избегать участия в политической жизни, пропадал в окрестных лесах, да так, что чиновникам приходилось подолгу разыскивать его, чтобы подписать документы. Правительственная комиссия приняла решение лишить его дееспособности и, соответственно, титула. Главой медицинского консилиума выступил приглашенный из Мюнхена профессор Бернхард Алоиз фон Гудден. До сих пор предметом жарких споров остаётся то, был ли всё-таки король психически нездоровым и страдал ли шизофренией или каким-то другим заболеванием. Известно лишь, что во время прогулки король бросился в озеро и увлёк за собой профессора, приехавшего его обследовать.
Впоследствии ходили слухи, что короля убили французские шпионы, а его смерть стала результатом государственного заговора. Но ни одна из гипотез так и не подтвердилась. В немецкой же психиатрии стали обвинять Мореля и его последователей в том, что предложенная ими идентификация заболеваний на основании теории о дегенерации не имела, как принято говорить сейчас, доказательной базы, основывалась на «упорном шовинизме» и омонимии – употреблении омонимов или одинаково звучащих слов с разными значениями. Тогда научные взгляды французской и немецкой школы психиатрии несколько разошлись, что, впрочем, не стало особым препятствием для активного обмена опытом, учениками и последователями.
Примерно с этого периода и начинается калейдоскопическое изменение взглядов и учений, за которыми порой трудно уследить.
В начале 19 века в немецкой школе придерживались «романтических» или психологических взглядов на развитие душевных заболеваний до тех пор, пока немецкий психиатр и невропатолог Вильгельм Гризингер не придумал учения о «едином психозе», постулатом которого стал призыв рассматривать все формы помешательств как периоды одного заболевания, проявляющегося то активно, то незаметно, но и вовсе никогда не проходящего. Учёные с этим поначалу согласились. Начались бурные споры «психиков» и «соматиков» — последователей либо душевного/психологического происхождения психических заболеваний с последующим изменением мозга, либо искателей органической причины душевных расстройств.
Исследователи того времени соглашались с неоднозначностью природы различных помешательств. Работы француза Жана Фальрэ, посвящённые «циркулярному помешательству» (ныне – биполярное аффективное расстройство) убедительно доказывали различную природу и исход состояний мании и меланхолии. Потом появился фундаментальный труд Карла Людвига Кальбаума, где он выделил особую форму всё того же загадочного заболевания, но уже больше из двигательной сферы – кататонию (неподвижность), а его ученик Эвальд Геккер нашёл кардинальные отличия, вылившиеся в понятие о гебефрении (когда люди начинают вести себя подобно маленьким детям).
Психиатрическому миру пришлось покивать головами и убедиться, что да, действительно, есть и единый, непрерывный психоз, и острые состояния, и мании-меланхолии, и двигательные нарушения, и парафрении (когда человек считает себя великим и думает, что все хотят сделать ему что-то плохое), и гебоидофрении (психоз юношеского возраста), и зачастую все они причудливо переплетаются, имеют множество переходных форм, перемежаются то временными улучшениями, то глубоким распадом личности.
Одновременно во Франции развивалось учение о неврозах и истерии (о, это благодатная тема для отдельного обсуждения!), при которых отмечались формы течения, может, и без бурных, острых периодов, но вот заканчивались одинаково — неуклонным распадом психики. Кроме того, клинические описания заболеваний говорили о том, что депрессия может приводить к слабоумию, а может и не проводить, а кататония может сопровождаться парафренией, а может и не сопровождаться, что психозы могут развиваться в юношеском возрасте, а могут и не развиваться, но слабоумие всё нарастает… Что же с этим всем делать?
Самые горячие споры велись вокруг группы расстройств с различным началом: впервые проявившихся депрессией, возбуждением, бредом преследования, расторможенностью влечений, ступором, навязчивостями, страхами, либо вообще никак не давших о себе знать, но неуклонно переходящих в состояние психического дефекта или особой формы слабоумия – без снижения интеллектуальных способностей и памяти, но с невозможностью выстраивать мысли (та самая инкогеренция мышления по Морелю). Что делать с такими заболеваниями? Как их называть?
Конец этим калейдоскопическим метаниями положили на 12 Международном Медицинском Конгрессе в 1900 году. Именно тогда широкой психиатрической общественности Эмиль Крепелин представил очередное издание руководства по психиатрии, в котором он совершил, по сути, вторую психиатрическую революцию – объединил все выше упомянутые формы заболеваний и предложил обозначать как dementia praecox – раннее слабоумие. В шестом по счету руководстве Крепелин чётко разграничил: не важно как начинается заболевание, но важно то, как оно протекает – если приводит к деградации, то его следует считать dementia praecox, а если не приводит, то его нужно называть маниакально-депрессивным психозом. Важным отличием Крепелин считал наличие «светлых» промежутков – стойких ремиссий, якобы при dementia praecox не наблюдающихся, а при МДП – обязательных.
Началась нозологическая эра психиатрии. Учёные дружно согласились с новым термином в частности, и парадигмой разделения заболеваний в целом, и уже более сотни лет не хотят от него отказываться, хотя и регулярно переименовывают саму dementia praecox.
Первым её переименовал Блейлер, обозначив схизофренией, что в немецкой транскрипции звучит как шизофрения.
Калейдоскоп, однако, не переставал поворачиваться – в следующих изданиях руководства сам Крепелин указывал на то, что и при dementia praecox бывают ремиссии, граничащие с полным выздоровлением, а МДП иногда приводит к необратимым изменениям психики. В общем, хотя учение о шизофрении тогда и сформировалось, но уже в самом начале допускало оговорки.
Ах, да! Теорию Гризенгера о едином психозе тогда задвинули в дальний ящик. Но о ней никто никогда не забывал. Кто знает, когда свершится и как будет выглядеть новая психиатрическая революция…
